Ворожейкин пишет:
Вдруг все мысли из головы вышвырнула новая опасность: самолет бешено мчался вниз, где виднелись развалины Харькова. Что было силы оттянул ручку управления на себя, да так, что сквозь шум мотора услышал хруст в теле и треск самолета. От перегрузки потемнело в глазах, но ручку не выпустил, сознавая, что только это сейчас спасет меня от гибели.
И снова в глазах чистое небо. Мой «як» вертикально идет вверх...
...Только на земле я почувствовал, как гудит спина. И еще что удивительно — я очень спокоен. Очевидно, на свои слабости люди не обижаются, просто им бывает стыдно. Летчику неприятно говорить о своих неудачах, и я никому не рассказал об этом бое над Харьковом.
А напрасно! После меня на том же «яке» полетел Александр Выборнов. Самолет на взлете сразу же потерял управляемость. Как уцелел Саша — все удивлялись. Оказывается, «як» после акробатики над Харьковом настолько деформировался, что его невозможно было даже ремонтировать. Машину списали на слом. Жалко. Но то, что мой поврежденный позвоночник выдержал [212] жуткие перегрузки — радовало, большой запас прочности заложен в человеческом организме. Правда, все до поры, до времени.
Человек со сломанным позвоночником в пояснице выделывает кренделя на Як-7б, деформируя его.
Дальше пишет:
Посадка — сложный и ответственный момент полета. Больше половины летных происшествий случается при посадке. Ничто не требует так много времени и труда, как обучение и освоение этого раздела техники пилотирования.
Самолет, приближаясь к земле, летит со скоростью больше двухсот километров в час. Стоит неосторожно коснуться аэродрома — машина разлетится на кусочки. Поэтому летчик уже с высоты тридцати метров и до [221] приземления ни на долю секунды не отрывает взгляда от мелькающей земли, всеми чувствами определяя расстояние с точностью до метра, а потом считая и сантиметры. Здесь уже никакие приборы не помогают. Только полагаясь на собственную интуицию, летчик определяет и точное расстояние до земли, и скорость полета, и положение самолета.
Сейчас посадка усложнилась еще тем, что в воздухе находятся двадцать две машины. Для приземления такого количества самолетов и при нормальной погоде потребовалось бы порядочно времени. А теперь видимость ограничена, и кое-кому может не хватить горючего. Для сокращения времени быстро распускаю группу и, укорачивая путь, срезая углы, приземляюсь первым.
«Як», чуть вздыхая мотором, бежит по земле. Моя задача — удержать его на прямой до полной остановки, иначе может быть неприятность. Машина в таком положении очень хрупка. Глядя только на горизонт и нос самолета, слежу, чтобы он не отклонился. Уменьшая пробег, нажимаю на рычаг тормозов. Вместо знакомого подергивания машины — в глазах огненный блеск, слышатся выстрелы. «Эх, вместе с рычагом тормоза нажал и на кнопку пушки», — мелькает догадка. Тут же что-то острое впилось в щеку, горячим хлестнуло в левую руку, самолет тряхнуло. Отпускаю тормоза. В чем дело? Выстрелы прекращаются. Так и есть — позабыл выключить оружие и устроил на пробеге стрельбу.
В этот момент из левого крыла самолета с треском и шипением вырывается что-то яркое, горячее, ослепляя меня. Машину бросило в сторону. Инстинктивно укрылся в кабине. Но вот секунда замешательства прошла. Приподнялся. Чувствую, как над головой с оглушительным ревом на недопустимо малой высоте пронеслась тень. Глаза устремились вверх и уперлись в черные кресты «Фокке-Вульфа-190», подворачивающего желтый нос к «яку». Две длинные очереди громыхают над аэродромом. «Як» тут же обволакивается черным дымом, вяло кренится, опускает нос и врезается в землю. Теперь фашистский истребитель спокойно, не выдавая себя резкостью движений, сближается со штурмовиком.
Упавший «як», точно порох, вспыхнул. Громадный красный язык пламени хлещет и по моей машине. Только тут я сообразил: истребители противника налетели на [222] аэродром, меня подожгли, одного сбили. А что стало с остальными?
Разглядывать некогда: мой самолет вот-вот должен взорваться. Скорей из кабины!.. А земля? Она летит под крыльями, скорость еще большая, и можно так удариться, что потом никогда не встанешь. Скорей за тормоз! Машина в таких случаях всегда кажется непослушной. Неужели сгорю вместе с «яком»? Или на пробеге добьют? «Фоккеров», наверно, налетело много. Не взлететь ли? Но куда там — самолет уже полыхает. И я, что есть силы, торможу. Слышно, как визжат колеса, самолет упруго приседает, хочет встать на нос. Чуть отпускаю тормоза и опять без промедления надавливаю на них.
Т.е. наблюдается тенденция к капотированию, которой нету в игре.
Мне бы хотелось, чтобы выртуальному пилоту в кабине силенок накинули, а то ни ручку в пикировании потянуть не может, ни рычаг тормоза сжать не может. Какие ему воздушные бои и акробатика? Ему только на У-2 летать.
.JPG.8f70381dd38c4ce0a3bb6d76f705e791.JPG){kind=link}